Из книги «Жизнеописания живописцев, скульпторов и архитекторов».
Джованни Баттиста Пассери.1
Микеланджело да Караваджо несколько оживил новую школу и, выступив весьма решительно, в присущей ему смелой манере, восстановил хороший вкус и естественность, которая была изгнана из жизнии изъята из человеческого общения; ибо живопись погрузилась в пропасть идеализма и фантастики, какие наблюдались в индийских гротесках. Правда, он не сделал этого с тем вкусом и изяществом, как это сделала школа Карраччи, отличавшаяся приятностью, столь богатая по композиции, изобилующая аксессуарами и вместе с тем сдержанная в выражении. И все же он распахнул окно, через которое вновь стала видима исчезнувшая было правда. Когда все тот же кардинал Боргезе при восстановлении церкви Трех источников, именуемой также Триджемина, что за воротами на Остию, в расстоянии одной мили от церкви св. Павла, задумал украсить алтари возле трех чудотворных источников живописными работами с изображением на одной Усекновения главы апостола Павла (отсеченная голова, покатившись, трижды подскочила, и на каждом из этих трех мест, кои и ныне можно видеть, забило по источнику), а на другой Распятия св. Петра, он подумал о Микеланджело да Караваджо, который начал тогда приобретать известность. Кавалер Джозеппино, который Караваджо терпеть не мог, после того как ему пришлось тягаться с ним во время работы над святым апостолом Матфеем в капелле Сан Луиджи деи Франчези, вследствие чего возникли между ними большие распри, сделал все для того, чтобы заказ не попал тому в руки, желая лишить его случая проявить себя еще лучше; замысел этот удался: кавалер Джозеппино добился того, что Распятие поручено было Гвидо 2, другая же работа была передана еще одному живописцу, ничем не примечательному. Когда Гвидо получил заказ, кавалер Джозеппе стал упрашивать его писать в стиле Караваджо с резкой светотенью и постараться благородством своего замысла превзойти того и создать картину величественную и богатую.
...Когда работа была открыта, друзья и знакомые в один голос стали Гвидо поздравлять, и когда кто-то сказал, что работа его так прекрасна, словно написал ее сам Караваджо, он скромно ответил: «Лишь бы Господу она была угодна», не обидевшись на сию похвалу, ибо считал по своему разумению Микеланджело человеком достойным, а вовсе не таким, кого только дурные люди хвалят и который способен будто бы писать только грязные ноги да засаленную драную одежду.
Слава Микеланджело да Караваджо возрастала; способ его писать красками весьма приглянулся и Гверчино, так как соответствовал его собственному стилю. Он стал работать в той же смелой и сильной манере, какая была и ему свойственна, а Караваджо, увидев работы Джован Франческо 3, обрадовался, что среди его последователей есть человек, обладающий и достоинствами и известностью, и стали они сердечнейшими друзьями. В то время как раз заговорили о росписи купола церкви в Лорето, той самой, где находится Санта Каза, святое пристанище Девы Марии. Долго думали и порешили сделать заказ живописцу с именем, поскольку работа была большая и важная. В конце, концов большинством голосов постановлено было поручить ее Микеланджело, он пользовался уважением и широкой известностью как мастер нового стиля. Однако о нем самом, о его нравственности молва шла дурная, поэтому принять окончательное решение не решались, — опасались отправить в столь святое место человека, известного своим буйным нравом и дурными наклонностями. Опасения усугублялись еще тем, что свежо было в памяти одно происшествие, связанное с Караваджо, о коем не грех рассказать, хотя частная жизнь его и не является темой моего повествования.
Когда он работал в римской церкви Сант Агостино, в первой капе-ле налево от входа, — писал в своем духе Деву Марию с младенцем на руках и с двумя паломниками, ей поклоняющимися, — он жил у Восьми углов за мавзолеем Августа. Неподалеку жила одна женщина с молодой миловидной незамужней дочерью; люди они были бедные, но почтенные. Микеланджело пожелал написать Богоматерь для названной работы с этой девушки; к вящему его удовольствию, ему удалось ее уговорить за вознаграждение, какое при ее бедности было для нее довольно значительным. В девушку эту был влюблен один молодой человек, по роду занятий — нотариус; он не раз обращался к матери с просьбой отдать ему девушку в жены, но всегда получал отказ; женщине этой не хотелось отдавать дочь за нотариуса, так как она по простоте душевной считала, что всякому нотариусу уготован ад. Молодой человек был раздосадован отказом, но милой своей из виду не выпускал и заметил, что та несколько раз ходила к Караваджо, оставаясь в доме его подолгу. А причина заключалась в том, что он писал ее тогда. Терзаемый ревностью, вне себя от ярости, встретив как-то мамашу, нотариус ей сказал: «Добрая женщина, раз вы такая щепетильная и осторожная, держите свою милейшую дочку-девственницу при себе! Выдать ее замуж за меня вы отказались, а сами потом отвели к этому художнику от слова «худо», позволили ему делать с ней все, что ему заблагорассудится. Поистине прекрасный, достойный вас выбор вы сделали: мне в жены отдать не захотели, чтобы сделать наложницей нехристя проклятого! Теперь держите ее при себе на здоровье, сколько вам угодно!» И, повернувшись к ней спиной, оставил мамашу в величайшем замешательстве и крайнем огорчении. Ей и впрямь показалось, что она совершила ошибку, по наивности своей и без всякого дурного умысла разрешив дочери ходить к Микеланджело, и что нотариус отругал ее за дело, после чего она отправилась тотчас же к Караваджо и стала ему плакаться, вот, дескать, что со мной стряслось по вашей милости. Выслушав эти обвинения, тот улыбнулся горько и поинтересовался, кто же с ней так несправедливо поступил. Она описала ему молодого человека, Караваджо тотчас догадался, кто это, так как тот часто проходил по его улице. Успокоив женщину ласковыми словами, Караваджо отослал ее домой.
Сам же был всем этим очень разгневан, а поскольку нрав у него был крутой и вспыльчив был он до крайности, на следующее утро, прихватив топор, он отправился на поиски вышеупомянутого молодого человека. Было это в среду, в базарный день, и надо же быть такому случаю, что он его тотчас встретил на Пьяцца Навона, где в этот день была ярмарка, перед церковью Сан Джакомо дельи Спаньюоли возле фонтана Тритонов! Подойдя, Караваджо нанес топором нотариусу сильный удар по голове, сказав при этом: «учись вести себя, если не умеешь!» Тот, потеряв сознание, упал, обливаясь кровью. А совершивший преступление укрылся в церкви Сан Луиджи деи Фран-чези, откуда не выходил долгое время. Судьбе было угодно, чтобы нотариус, хотя и пострадавший очень сильно, все же от раны не умер, а только долго болел и пока собрался возбудить судебное дело, прошло несколько лет 4.
Случай этот произошел за несколько месяцев до того, как возник разговор о заказе. Все сомневались, посылать ли Караваджо в Лорето, не натворил бы он и там чего-либо противозаконного, по какому-либо другому поводу, что было бы особенно неуместным ввиду большого стечения паломников в этот город. И тогда решили послать с ним уравновешенного и сдержанного напарника, который мог бы обуздать разгул его страстей, и избрали Джован Франческо [Гверчино], человека спокойного, мирного и богобоязненного и в то же время, как казалось этим синьорам, весьма близкого к Караваджо по живописной манере. Известив Барбьери об этом решении, синьоры просили его отправиться к Караваджо и поговорить с ним от их имени. Тот радостный отправился к Караваджо, и так как были они добрыми друзьями, Караваджо оказал ему любезный прием, не зная, о чем тот собирается говорить. Время было зимнее, Караваджо сидел и грелся у огня. Поздоровавшись, Джован Франческо сел рядом у очага и начал свою речь такими словами: «Полагаю, синьор Микеланджело, что вы догадываетесь о цели моего прихода, если же нет, то я расскажу вам все вполне искренне и открыто. Синьоры из Санта Каза избрали вас, как вам известно, расписывать купол, однако, по какой причине не знаю, назначили меня вашим напарником. Я пришел к вам не только для того, чтобы сообщить об этом, но чтобы заявить вам, что я буду в этом деле не партнером, а учеником, помощником и даже слугой, буду действовать только по вашему усмотрению и находиться в вашем распоряжении беспрекословно и без всякой обиды»- Покуда Барбьери с усилием излагал свои пожелания и чувства, Микеланджело, в чьей руке была кочерга, которой ворошат угли, чтобы не погас огонь, все время стучал ею по полу; когда же Джован Франческо свою речь закончил, дьявольский темперамент Караваджо прорвался неудержимым гневом. Вне себя от ярости, он воскликнул: «Да вы что, пришли насмехаться надо мной? Что это еще за дележ? Что касается купола, то пускай он будет или весь ваш, или весь мой. А теперь отправляйтесь подобру-поздорову, я вас слушать больше не желаю» И, вскочив с места, повернулся и вышел из комнаты. Джован Франческо остался один в смущении и страхе, ожидая еще какой-нибудь дикой выходки. Когда же он заметил, что путь к отступлению свободен, он направился к выходу и ринулся вниз по лестнице, рад-радешенек, что остался цел и невредим, и тут же отправился к тем синьорам и поведал им, что произошло у Караваджо. Поразмыслив, те расторгли договор и с тем и с другим. В итоге они не пожелали иметь дело с Микеланджело только по вышеизложенным причинам. А с Джован Франческо они не заключили контракта, чтобы их между собой не поссорить, что могло привести к какой-нибудь беде, а заключили его с кавалером Кристофоро делле Помаранчо, чью роспись купола можно видеть поныне 5. Джован Франческо, упустив случай поработать в Лорето, остался в большом огорчении, к тому же и с Караваджо он раздружился. Утрату дружбы усугублял страх навлечь на себя гнев этого взбалмошного человека. Кто знает, что могло прийти ему в голову, додумайся он, что из-за Джован Франческо он лишился этой работы. Так Джован Франческо пребывал в тоске и печали, сетуя на судьбу, пока не вернулся к себе в Рокку.
1 Джованни Баттиста Пассери — второстепенный живописец и автор книги «Жизнеописания живописцев, скульпторов и архитекторов», написанной ок. 1678 и изданной в 1722 г. (G. B.Passeri, Vite de Pittori, Scultori et Architetti. Публикация — см.: Roberto Longhi, Critica caravaggesca rara.— "Paragone", 1951, N. 17, pp. 58 — 62. Пер. А. И. Бенедиктова). Однако к сведениям Пассери, написанным живо и с большим количеством характерных подробностей, следует относиться осторожно, так как он вольно обращается с хронологией, примером чего может служить «сердечная дружба» между Караваджо и Гверчино: последний посетил Рим в 1621 г., через одиннадцать лет после смерти художника.
2 Гвидо Рени (1575 — 1642). Один из видных представителей академического направления в итальянском искусстве первой половины XVII в. Несмотря на то, что Рени был привержен академическим принципам, он испытал на себе сильное воздействие Караваджо. Примером этого служит картина «Распятие св. Петра» (Рим, Ватиканская пинакотека). Сведения о взаимоотношениях Рени и Караваджо заимствованы Пассери из книги Чезаре Мальвазиа
3 Гверчино Джованни Франческо да Ченто (1591 — 1666). Выдающийся художник болонской школы, испытавший в начале своей деятельности сильное влияние Караваджо. Личного контакта между ними быть не могло
4 Для стиля Пассери характерно соединение фактических сведений, относящихся к жизни Караваджо, с вымышленными и непроверенными; так, например, ссора Караваджо с нотариусом Пасквалоне превратилась в изложении Пассери в занимательную, малоправдоподобную новеллу.
5 Кристофоро Ронкалли, прозванный Помаранчо (1552 — 1626). Римский художник, представитель позднего маньеризма. Упоминается в допросе Караваджо как «сто¬ящий» . Был близок к нему, а также к семье Крешенци.
 картины, творчество, Караваджо, живопись |  картины, творчество, Караваджо, живопись |  картины, творчество, Караваджо, живопись |